Периодизация древнегрузинской литературы

Начало XIX в., когда, с водворением в Грузии русского самодержавия последовало вовлечение страны в сферу европейского культурного воздействия, является водораздельной линией между древней и новой грузинской литературой. Древнегрузинская литература, возникшая и развивавшаяся в условиях феодального строя, должна быть названа феодальной. Так как феодальный строй Грузии не пребывал в состоянии статического покоя, но имел собственные этапы движения и развития, то и литература, служившая отражением этого строя, тоже имеет периоды своей жизни. Таких периодов можно различать четыре: 1) литература ранней феодальной эпохи, 2) литература феодального расцвета, 3) литература феодального декаданса и 4) литература эпохи Возрождения. Сдесь рассматривается литература первого и второго периодов.

Первый период. Литература раннего средневековья

Письменность раннего средневековья развивается на территории восточной Грузии, т.н. Картли, диалект которой ложится в основу литературного грузинского языка; западная Грузия (Лазика—Абхазия), находившаяся в своеобразных условиях национальной и политической жизни, пока еще не принимала участия в общекультурном строительстве грузинского народа. Изобретение грузинского алфавита, обусловившее собой возможность появления литературы, по некоторым еще необоснованным теориям, отодвигается вглубь веков даже дохристианской древности; но, поскольку до нас не дошло не только каких-либо литературных документов такой отдаленной эпохи, но даже простых эпиграфических и нумизматических фактов, начало грузинской письменности справедливо связывается с водворением христианства в Грузии, имевшем место в половине IV века, во всяком случае первые шаги литературной жизни в Грузии дальше начала V века не прослеживаются.
К этому времени Грузия окончательно и, нужно полагать, давно сбросила с себя путы родового быта: в ней мы видим прочный политический организм с явно вырисовывающимися контурами социальной дифференциации. Что представляет собою жизнь грузинского народа в начальный период его литературы?
Теснимая с давнего времени могущественной Персией, в начале VI в. Грузия потеряла самостоятельность, персы уничтожили здесь царскую власть и превратили страну в свою провинцию с "марзпаном" во главе. В половине VII в. господство персов сменилось владычеством арабов, продолжавшимся здесь в течение ряда веков. Исполнителями воли иноземных владык и проводниками их политики являлись феодалы, в руках которых сосредоточилось внутреннее управление покоренной страной: так что теперь, при персах и арабах, вместо прежнего одного, фактически появилось столько царей, сколько было крупных феодалов в крае. Ничего общего у этих феодалов не было, кроме языка, религии, повинности пред поработителями и нескончаемых распрей между собою, ввергавших страну в бездну анархии.
Эти феодалы составляли верх социальной иерархии и, применительно к объему своих владений, делились на крупных и мелких. Церковь, как институт, владея огромными земельными угодьями, являлась особой феодальной единицей, более крупной, чем каждый из светских феодалов в отдельности: социальной монолитности и здесь нет: духовенство делится на черное и белое, высшее и низшее. На низшей ступени феодальной общественности стояли рабы и крестьяне, на которых ложилась вся тяжесть тогдашней жизни. Между разнородными сословно-классовыми группировками шла борьба: феодалы боролись между собой и с духовенством, власть светская с духовной, та и другая с крестьянством.
В экономике страны господствует, основанное на земледелии, скотоводстве и охоте, натуральное, замкнутое хозяйство. Вследствие ликвидации транзитного пути по рекам Риону и Куре и оторванности Грузии от мировых торговых центров, торговля времен римского влияния постепенно замирает в крае. Иноземные властители, персы и арабы, не заботясь о развитии производительных сил страны, выколачивают из нее все, что только в состоянии была она дать. Благодаря всему этому в стране водворилась страшная нужда и нищета, о чем говорят даже литературные памятники.
Как бы ни была ограждена феодальными стенами жизнь Грузии рассматриваемой эпохи, она не могла изолироваться от соседей: те события всемирно-исторического значения, которые развертывались в это время на востоке, должны были достигать до нее и находить здесь своеобразный отзвук. И действительно, в Грузии данной эпохи мы наблюдаем тщательное искание культурной ориентации. В течение первых двух веков (5-7 в.), которые могут быть названы "подготовительными", здесь господствует "восточная" - сирийско-армянско-персидская христианско-культурная ориентация. Это объясняется тем, что христианство проникло в Грузию из Палестины, проходя через названные страны. Другая половина этого периода (8—10 в.) может быть названа "национальной", в смысле развития национального самосознания в стране. Пробуждение национального самосознания было, с одной стороны, реакцией против арабского засилия, а с другой — результатом колонизации западной и юго-западной окраин Грузии. "Национальный" характер культурной жизни не означал национальной самозамкнутости. Если в это время грузины стали на путь национально-культурного строительства, это не значит, что они порвали связь с другими странами и народами: наоборот, после церковного разрыва с армянами, имевшего место в начале VII в., грузины ищут сближения церковно-политическими сферами н кругами Византии. Отсюда начало господства "западной", византийской ориентации и греко-византийской культурной струи в жизни Грузии. Когда мы говорим, что в первой половине этого периода в культурной жизни Грузии имели место "восточные" тенденции, а во второй "западные", это не значит, что в первой мы не замечаем греко-византийских следов, а во второй восточных: это значит, что в первой половине преобладают восточные, а во второй западные тенденции. На почве означенной борьбы развертывается в Грузии данного периода полемика греко-византийской ортодоксии, с одной стороны с огнепоклонством и мусульманством, с другой — с восточным арианством, манихейством, несторианством и монофизитством армянского, по преимуществу, толка.
Такова в общем картина политического, социального и экономического развития Грузии за описываемую эпоху. Это "бытие" создает соответствующее "сознание" (идеологию), которое свое художественное выражение и оформление находит в церковно-религиозной литературе. Господство этого стиля обусловливали: 1) сила церкви в обществе; 2) выходившие из недр Церкви и церковно-монастырских школ кадры интеллигенции, руководившие зародившейся в атмосфере церковного просвещения письменностью; 6) моральный авторитет Церкви, который она приобрела в эпоху ликвидации национально-государственной власти и дробления страны на множество феодальных единиц; 7) международная культурная обстановка, характеризовавшаяся тем, что в тех странах, с которыми Грузия поддерживала культурно-литературную связь за это время и которые влияли на нее, господствовала та же самая церковно-религиозная литература.
Господствовавшая в первом периоде литература церковно-религиозного стиля имела собственные центры своего развития в виде школ и монастырей. Говоря о школах данного периода, нужно иметь в виду школы элементарного типа, имевшие практический характер и служившие нуждам Церкви: в них обучали чтению, письму, пению, толкованию св. Писания. а также произнесению назидательных бесед-проповедей. Что касается монастырей, то на первых порах грузинские книжники находили приют в обителях востока, каковы: Дивногорская, близ Антиохии, и Палестинские, в особенности Саввы Освященного: последняя имела наибольшее значение в истории древнегрузинской литературы, в 8—9 веках она является могучим заграничным центром, где возникли сохранившиеся до нас уникальные произведения, носящие название святосаввинских. Со второй половины этого периода грузины перенесли из Палестины центр книжной деятельности на Синай. В самой Грузии монастыри возникают с половины VI в.; из них наибольшее культурно-литературное значение приобрели, основанные в VIII — IX в. Григорием Хандзтийским, обители юго-западной Грузии, где создалась т.н. Тао-Кларджетская литературная школа, подготовившая классическую литературу второго периода.
Литература первого периода дает нам памятники переводные и оригинальные. Судить об объеме этой литературы в настоящее время затруднительно, так как. в горниле идейно-конфессиональных брожений и столкновений, а равно вследствие неоднократных персидско-арабских нашествий и опустошении значительная часть грузинской литературы этого периода прямо физически погибла. По и по оставшимся фрагментам можно заключить, что грузины за это время успели перевести на собственный язык все выдающиеся произведения византийской и восточной христианской письменности.
В первую очередь в этом случае нужно назвать книги Священного Писания Ветхого и Нового заветов, которые, беря начало из сирийских, армянских и греческих рецензий, сохранили глубоко интересные материалы для критики библейского текста. Начав переводы этих книг с первых же проблесков письменности и неоднократно исправляя их по разным вариантам и подлинникам, к половине VIII века грузины кончили эту работу, а к концу периода дали уже кодификацию названных книг, сохранившуюся, между прочим, в Афонской Библии.
Рядом с библейскими книгами переводились необходимые для совершения богослужения и назидания верующих литургические гомилетические сборники, сохранившие нам памятники первостепенной научной значимости (как, напр., "Иерусалимский Канонарь", изд. проф. К.С. Кекелидзе). В результате длительной борьбы представителей разных религиозно-конфессиональных партий н направлений особенно развилась полемическая литература. До нас уцелели интересные памятники литературной борьбы с монофизитством, главным образом армянским (обличения, направленные против догматических и обрядовых разностей армянской церкви). В этом отношении мы имеем не только переводные, по и оригинальные работы таких выдающихся представителей грузинской церкви, как католикосы Кирион и Арсений, прозванные "великими". Кирион, воспитанный в традициях византийского Православия в одном из малоазийских греческих городов в конце VI – начале VII вв., ведет отчаянную борьбу с остатками манихейства и господствовавшего до него в Грузии монофизитства; он окончательно порвал с армянами и вывел грузинскую церковь на путь национального развития, с уклоном в сторону византийских традиций.
Католикос Арсений Великий (860—887 г.) (Арсен Сапарели), с целью дать соотечественникам какое-нибудь полемическое руководство, в виду участившихся с IX-го века армяно-грузинских конфессиональных диспутов написал сочинение "О (церковном) разрыве между грузинами и армянами". В этом сочинении он выставляет следующий тезис: армяне по политическим соображениям, ввиду требований персидского правительства, изменили правой вере, насажденной среди них и грузин Григорием Просветителем. Для доказательства своего тезиса автор выстраивает целый арсенал исторических и обрядово-канонических соображений.В переводной литературе обращают на себя внимание патрологические работы, среди которых даются и такие, оригиналы которых утеряны для науки, как, например творения св.Ипполита Римского (изданы акад. Н.Я.Марром в "Текстах и разысканиях по армяно-грузинской филологии").
Огромное количество памятников этой литературы стоит за пределами собственно "литературы", понимаемой как художественное творчество, ибо перечисленные выше жанры лишены художественного значения. Литературное их значение состояло в том, что старые книжники по ним учились мастерству литературного слова и технике сочинительства, то есть именно тому, что так необходимо было для развития оригинального творчества. Они "творят с оглядкой на священное Писание и на писания св. Отцов: там—их высшие образцы; в их памяти хранятся священные образцы ветхозаветной и новозаветной истории, твердо помнят они многие изречения священных книг, их сравнения и стилистические формулы. Всею этою традициею не могут не воспользоваться они в своем творчестве, тем более, что традиционные начала вообще преобладали тогда над индивидуальными" (П. Н. Сакулин). Но в письменности этой начальной эпохи, как переводной, так и оригинальной, есть жанры и чисто "литературного" значения, это — жанр повествовательный и лирический. Повествовательный жанр древнегрузинской церковной письменности, этот своего рода "духовный эпос", дает две разновидности: апокрифическую и агиографическую.
Апокрифическая литература, благодаря легендарности вымысла, "фабулозности" сюжета, занимательности и простоте стиля, находила доступ даже в низшие слои феодальной общественности и поэтому она в Грузни с самого же начала приобрела необычайную популярность. Несмотря на иноземное свое происхождение, памятники апокрифические сделались органической частью грузинской литературы, до того, что не все доходили до сознания экзотического их характера. Объем этой литературы, примыкающей к каноническим книгам Ветхого и Нового завета, довольно широк. Она делится на ветхозаветную, новозаветную и агиографическую. Из ветхозаветных апокрифов, кроме апокрифических библейских книг, в первом периоде переведено "Чтение о выходе Адама и Евы из рая" или т.н. Адамова книга. Из новозаветных апокрифов одни относятся к Богородице, таковы: Рождество, Успение, Хождение по мукам Богородицы, Зачатие Ею Христа, Генеалогия Иоакима и Анны, Построение Лидийской церкви Богоматери. Другие — к Иисусу Христу: Детство Христа или Евангелие Фомы, Евангелие Никодима, Вопросо-ответы Иисуса и Расслабленного, Акты Пилата. Третьи — к апостолам: Акты Иоанна, Петра, Фомы, Андрея, Павла, Иакова, Марка, Тимофея, Феклы. Четвертые — к святым: Жития Георгия, Кирика, Иоанна Урхайского, Агафангела Дамасского, Филектимона, Пансофия Александрийского, Нисимы, Василия Кесарийского, Беседа трех святителей, Повесть о нагих мудрецах или гимнософистах и т. д. К концу периода в Грузии, видимо, уже пришли к сознанию, что апокрифы не следует смешивать с канонической литературой, но разобраться в этом там не было мастеров, поэтому в X веке известным представителям грузинской монашеско-книжной колонии на Афоне, Иоанну и Евфимию, посылается официальная просьба сообщить список тех книг, кои "не приемлются греческой Церковью", т.е. отреченных. Иоанн и Евфимий не замедлили прислать просимый список, воспроизводящий в общем индекс папы Геласия. Таким образом, к концу периода в Грузии чувствовалась нужда в своего рода духовной цензуре: она установлена названным списком в начале второго периода, но задержать развитие апокрифической литературы эта цензура оказалась не в состоянии.
Другой вид духовного эпоса или повествовательного жанра представляет собой агиографическая литература; она составляет самую богатую и обширную область древнегрузинской церковной письменности. Это объясняется не только тем, что произведения этого рода являлись своего рода интересными романами и занимательными повестями, но и тем, что в некотором отношении они удовлетворяли потребностям исторического знания. Дело в том, что исторической литературы в собственном смысле этого слова в первом периоде мы не находим. Единственное лицо, которое может быть названо историком этого периода, это — какой-то Григорий Диакон, которому приписывается "Краткая книга обращения Грузии" в христианство. Но и это произведение, написанное, судя по сохранившемуся его фрагменту ("Воздвижение Мцхетского креста" в древней редакции Жития св. Нины), не ранее VIII века, скорее агиографического, чем чисто исторического жанра.
Началась эта литература с переводов, засвидетельствованных в VI веке; к концу периода она исчерпала всю почти греко-восточную агиографию в важнейших ее проявлениях. Самым излюбленным и популярным произведением этого рода является в древней Грузии "Повесть о Варлааме и Иоасафе", переведенная в Х в. с арабского языка и носившая название "Мудрость Балавара" (в науке высказывается мнение, что грузинская редакция легла в основу греческого перевода, сделанного Евфимием Грузином). Переводные агиографические произведения, изобиловавшие фактическим материалом, написанные простым, чуждым риторики, языком, известны были в Грузии под именем "кимен", из них составлялись специальные сборники, носившие название "Мравалтави" (многоглав). Скоро появились опыты и оригинального творчества в этом роде. Правда, как видно из раздающихся в литературе 11—12 веков жалоб, грузины этого периода неохотно писали. Жития национальных святых, немало из того, что было написано, пропало бесследно, но и по сохранившимся памятникам можно судить характере творчества в этой области.
Невыносимое в политическом и экономическом отношениях Состояние страны, вследствие персидско-арабского засилья и грабежа, отразилось на жанровой формации литературы: бедственное состояние народа способствовало выработке культа, страданий и мучений, проявившегося в особенности в оригинальной агиографии, которая представлена главным образом мартирологическими произведениями. Феодальной общественности Грузни описываемого времени приходилось вести постоянную борьбу то с персами, то с арабами. Борьба, диктуемая, конечно, интересами политическими и экономическими принимала характер религиозной войны и литературно-художественное оформление находила в мученичестве тех лиц, которые становились ее жертвой. На фоне борьбы с персами вырисовывается "Мученичество Шушаники и Евстафия Мцхетского", а борьба с арабами вызывает в литературе "Мученичество" Або Тбилели. Константа Кахи и Михаила. Перейдем к краткому обзору и анализу этих произведений.
Мученичество св. Шушаники. Шушаника была женою правителя (питиахша) одного из южных кантонов Грузии, Васкена, который, по соображениям политического характера предался персидскому царю Перозу (459—484), принял огнепоклонство и дал обещание обратить в эту веру жену свою Шушанику с детьми. Узнав об этом, последняя, еще до возвращения мужа, оставила покои его и поселилась в одной из сеней близ дворцовой церкви. Обиженный этим Васкен силою заставил ее вернуться во дворец, где она поместилась в уединенной комнате, проводя время в чтении Евангелия, Псалмов и книги "мучеников". Раз Васкен устроил званный обед, на который пригласил, между прочим, брата своего с женой: на этот обед вынудили выйти и Шушанику, которой невестка предложила стакан вина, Шушаника толкнула стакан, разбила его, причем вино выплеснула ей в лицо, и с гневом сказала: "Бывало ли когда либо до сих пор, чтобы мужчины и женщины вместе обедали?" Раздосадованный этим Васкен набросился на нее, начал бить ее кулаками, топтать ногами, причем выбил у нее зубы и повредил ей глаз, а потом заковал в кандалы и посадил в одну из изолированных комнат. Туда к ней тайком пробирался придворный ее духовник Иаков с целью облегчить ей физические и моральные страдания. В пасхальный понедельник, по возвращении с войны против гуннов, Васкен, видя безуспешность своих попыток совратить ее в огнепоклонство, вытащил Шушанику из ее комнаты и, волоча ее по усыпанной острыми камнями и утыканной колючками земле, доставил во дворец, где безжалостно избил ее, нанесши ей 300 ударов палкой. Потом он возложил ей на шею цепи и отправил в тюрьму, где Шушаника пробыла шесть лет в страшном тюремном режиме, а на седьмой год в 475 году скончалась, почти заживо изъеденная червями, которые копошились в изъянах ее тела.
Произведение это является первым по времени, сохранившимся до нас, оригинальным произведением; оно написано упомянутым выше духовником Шушаники Иаковом Цуртавели в 476—483 годах. В произведении дается выразительная картина социально-политического и культурно-религиозного быта Грузии в V веке. Имея в виду усилить в читателях чувство преданности христианской вере, до готовности жертвовать собою за нее, оно вместе с тем, стремится "замазать" социальные противоречия современной жизни и быть проповедником, на почве религии, общественного мира. Это видно, между прочим, и из того, что толпа простонародья, возмущенная поступком Васкена, изображена глубоко сочувствующей Шушанике, проливающей слезы из-за нее и сердечно ее оплакивающей, как мать и кормилицу свою. Автор сочинения выглядит человеком по-своему довольно образованным и даже прогрессивно мыслящим: он, в отличие от апостольского учения (1 Корин. VII, 15), свободу развода, в случае религиозного разномыслия супругов, предоставляет не только мужской, но и женской половине, отстаивает права физической природы человека, протестуя против чрезмерных, доходивших до изуверства, аскетических подвигов Шушаники в тюрьме, лелеет мечту о равноценности, в христианском смысле, женщины с мужчиной, равноценности, имеющей реализоваться, по крайней мере, в загробной жизни. Он, автор, владеет мастерством сочинительства, строя свое произведение по определенному плану, давая в ней, по местам, обстоятельную картину природы, нравов и обычаев, пересыпая его богатыми эпитетами, сравнениями и метафорами, хотя бы в роде следующего: "да воздаст Господь Васкену", говорит умирающая Шушаника, "ибо он взялся преждевременно пожинать плоды юности моей, безвременно потушил свечу мою и высушил цветок мой, красоту добротности моей омрачил и славу мою унизил". В отличие от прочих агиографических произведений, это сочинение не изобилует цитатами из Священного Писания и почти чуждо чудесного элемента.
Другое произведение из эпохи персидского лихолетия, это Мученичество св. Евстафия Мцхетского. Евстафий, перс по происхождению, в 541 году вынужден был бежать из Персии за христианские убеждения и прибыл во Мцхет, где занялся сапожных дел мастерством, крестился и обзавелся семьею. Соотечественники его донесли на него местной персидской власти, которая его препроводила в Тбилиси на суд персидского марзпана. Здесь его засадили в тюрьму и, так как не могли уговорить вернуться в лоно отеческой веры, около половины VI века, отсекли ему голову.
Это произведение, далеко уступающее по художественности только что рассмотренному, носит на себе все признаки древних мученических актов. Оно просто, без риторических прикрас, повествует о судьбе Евстафия, причем сообщает много ценных сведений о политическом, социальном и религиозно-церковном положении Грузин в VI в. Заслуживают внимания сведения о ремесленных цехах во Мцхете, о правовом положении в Грузии христиан вообще и прозелитов в частности, о состоянии их в маздеистической Персии и о наличии в то время в Грузии особого библейского текста, близкого к таргумам и "Диатессарону" Татиана. Автор задается целью подвести идеологическую базу под христианство, полемизируя с иудейством и огнепоклонством, с одной стороны, иугрожая за измену христианству, с другой (повествуется о двух ренегатах, из коих один с ума сошел, а другой, не имея одежды и пропитания, бедственно закончил дни свои). Стремление сгладить сословные противоречия и здесь дает знать о себе: защитниками, печальниками и ходатаями за этого неизвестного пришельца из Персии, занимавшегося во Мцхете сапожным мастерством, автор выводит представителей крупной феодальной и чиновничьей иерархии того времени, всю местную знать, как светскую, так и духовную. Автор сочинения — современник описываемых в нем событий, значит, появилось оно в том же VI веке. Тяжелее, чем при персах, жилось в Грузии при арабском владычестве; много было в это время павших жертвою арабского засилия, которых литература того времени прославляет как страдальцев за веру Христову. Имена некоторых из них увековечены в специальных сочинениях, таковы: Або Тбилели, Констант Кахи и Михаил (Гоброн).
Мученичество Або Тбилисского. Або по ремеслу составитель благовонных, душистых масел, был багдадский араб; в 775 году он, 17—18-летним юношей, прибыл в Тбилиси вместе с эриставом Картли Нерсесом, который, благодаря наветам интриганов, три года томился, по распоряжению халифа, в багдадской тюрьме. На новой родине Або изучил в совершенстве грузинский язык и литературу и уверовал во Христа, хотя принять крещение пока не решался, боясь мести местных арабов. В 781 году Нерсес, снова оклеветанный пред халифом, вынужден был покинуть родину; семью он отправил в Апхазети (Западную Грузию), а сам с громадной свитой, в которой находился и Або, по Дарьяльскому ущелью отправился на север, к хазарскому кагану, исконному врагу арабов. В Хазарии, не чувствуя никакой опасности, Або принимает крещение от местного духовенства и через некоторое время вместе с Нерсесом отправляется в Западную Грузию, которая, находясь под властью Византии, в церковно-религиозном отношении процветала; здесь Або находит полный простор для проявления своих христианских убеждений, чем приводит в умиление местных христиан.

Через несколько времени Нерсес выпросил у арабских властей разрешение вернуться, в качестве рядового гражданина, в Тбилиси: Або, несмотря на уговоры знакомых и друзей, тоже последовал ним, рискуя сделаться здесь жертвой мусульманского фанатизма. Два года он оставался незамеченным, по потом соотечественники пожаловались на него тбилисскому эмиру, обвиняя его в измене мусульманству: тот за это засадил его в тюрьму 27 декабря 785 года. Начинаются уговоры его вернуться в лоно отеческой веры, в этих целях используются как именитые мусульмане-арабы, так и отпавшие от христианства грузины. В конце концов сам эмир принимает в этом участие; он призывает к себе Або и, предлагая ему богатство и почести, убеждает бросить христианство, в противном случае грозит наказанием и смертью. Або ему отвечает: "чего ты распространяешься? делай что намерен сделать! Я также бесчувственен к твоим словам, как стена, к которой ты прислонен". Эмир спрашивает: "какую же ты обрел сладость у Христа твоего, что даже для смерти не жалеешь себя?" Або отвечал: "если желаешь изведать эту сладость, уверуй сам во Христа и познаешь ее!" Эмир, выведенный из терпения дерзким поведением узника, видя бесплодность своих попыток, присудил его к смертной казни. Января 6 в 786 году, ему отсекли голову на городской площади, причем, чтобы лишить христиан возможности почитания его останков, тело его сожгли на костре, пепел же и кости выбросили в реку Куру.
Автор сочинения, некий Иоанн Сабанидзе, современник, друг и приятель Або Тбилели, пишет свое произведение но заказу главы церкви Самуила в 786—790 годах. В композиционном отношении сочинение, которому предшествует переписка между Самуилом и Иоанном, распадается на четыре главы: в первой главе обрисовывается общий фон состояния Грузии под властью арабов и бросается беглый взгляд на христианство, как на истинную религию, во второй главе говорится о прибытии в Тбилиси и крещении Або, в третьей — о казни его, а в четвертой предлагается риторическая похвала ему. Автор, рисующий выразительную картину социально-экономического и политико-культурного состояния Грузии в VIII в., является ярким проповедником национальной идеи. Он смотрит на грузин как на равноценный даже с греками национальный коллектив, причем критерием этой равноценности выставляет наличие в Грузин той же самой христовой веры и культуры, какая имелась в Греции, и таких же национальных святых, мучеников, какие известны и в Греции. Видя, что соотечественники его, порабощенные политически, раздавленные экономически, терзаемые в религиозном отношении и похожие "на трость, ветром колеблемую" стоят пред опасностью потерять национальный облик, он призывает их стать под знамя Церкви, гарантирующей им национальную самобытность; при этом, в образец и подражание верности Церкви, он указывает на Або, который, "не будучи изначала с нами, не знавший веры нашей", не только познал Христа, но и кровь пролил за него. Сочинение обнаруживает в авторе глубоко образованного по своему времени человека, в совершенстве владеющего мастерством художественного слова. Иоанн, говорящий часто словами священного писания и мыслящий библейскими образами, дает типичный образец риторического церковного стиля. Это сказывается у него в пристрастии к периодической речи и к сложным ораторским построениям, в умении разбить абзацы на риторические строфы, начинающиеся одинаковым оборотом, одним и тем же вопрошением. Стиль его изобилует неисчерпаемым арсеналом в высшей степени удачных сравнений и эпитетов; язык его богат метафорами, развертывающимися в целый образ. "Возлюбленные Отца, друзья и рабы Христовы!", начинает он свое произведение: "называю вас рабами потому, что куплены честной кровью Его, друзьями же потому, что созданы Им. Обратите ко мне слух ваш, раскройте уши сердца вашего к слышанию и приимите, как радушные хозяева, слова мои!" Далее он предлагает целый ряд метафорических образов, в которых Христос рисуется в качестве двери, пути, агнца, пастыря, камня, жемчужины, соли, цветка, ангела, человека, Бога, света, земли, горчичного зерна, червя, солнца правды. Величавый эпический тон автора, грустный там, где, повествует о порабощении его родины, торжественный там, где описывается победа мученика над судьями, не раз прерывается восторженными восклицаниями и фигуральными вопрошениями, достигающими совершенства в последней, четвертой главе, озаглавленной так: "Похвала св. Або". "Приидите, верные", взывает автор, "будем праздновать память нового сего мученика, который явился ходатаем за всю землю нашу Картлийскую; раскроем с радостью сокровище сердца и ума нашего, велеречивым языком восхвалим его и возопием: "радуйся о Господе, блаженне мучениче!". Далее идет целый ряд "радуйся" акафистного стиля, причем в отдельных строфах, начинающихся воззванием — "ты", указываются основания для этой похвалы. "Тебя", заканчивает автор, "единоплеменники твои отвергли, Христос же выделил среди исмаильтян, как розу среди терниев, и привил к Церкви Своей, тебя, дикую маслину, Христос и насадил в саду Своем. Плодами веры твоей обрадовал Церковь Свою, в Которой верующие торжествуют и ублажают твое величие, твои подвиги, твое мужество, твое мучение, твой венец. Како восхвалю тебя, подвигопобедный мучениче! Ты, новый сей ученик Христа сделался учителем нашим, ученых еще больше вразумил, колеблющихся утвердил, твердых же обрадовал!"
Из эпохи арабского владычества мы имеем еще два произведения: Мученичество св.Константа Кахи и Мученичество св. Михаила. Первое из них, написанное неизвестным автором в 853—856 годах, повествует о мученической кончине князя Константа, сражавшегося в воске тбилисского эмира Саака против войск халифа Мутавакиля. Второе произведение, написанное Тбетским епископом Стефаном в 914-915 годах, описывает, как арабский военачальник Абдул-Касим, разоривший Грузию и Армению в 914 году, отсек голову, якобы за отказ принять магометанство, побежденному защитнику крепости Квели, князю Михаилу (Гоброну). В литературном отношении эти произведения ничем особенно не выделяются, но заслуживают внимания в идейном отношении. Первое из них является веским показателем политических группировок в Грузии, причем автор его явно примыкает к партии, разделявшей греко-византийскую политическую ориентацию (это видно из приводимого им письма императрицы Феодоры к детям Константа). Второе произведение является типичным представителем зоологического шовинизма, объявшего некоторые грузинские круги в особенности с IX века и избравшего мишенью своих нападок армян. А несчастье, постигшее армян от Абдул-Касима, объясняется, как возмездие за то, что "земля армянская надменна, жители ее тщеславны, корыстолюбивы, дерзки, грехолюбцы, горды, безжалостны, чужды любви и полны всякого нечестия". Он забывает, что то же самое несчастье постигло тогда и грузин, хотя они, если верить ему, чужды были всех этих недостатков.
Оригинальная агиография второй половины данного периода в IX—Х веках, представляет, сравнительно с предшествующей эпохой несколько иной характер. Развитие монашеской жизни и появление новых монастырей, рост национального самосознания, являющийся реакцией против арабского господства, колонизация нынешней юго-западной Грузии с востока, вызвали в агиографической литературе наряду с "мученичеством", особый жанр, известный под именем "Житий" и "Деяний".
Из оригинальных житийных произведений этого времени прежде всего нужно назвать Житие св. Нины. Это — обширное произведение, разделенное на 16 глав, представляет собою сцепление разнообразных легендарных сказаний историографического характера, относительно насаждения христианства в Грузии и миссионерской деятельности Нины. Самая древняя редакция этого Жития, сохранившаяся в сборнике последней четверти Х века, составлена не раньше половины IX в. В начале в Грузии, как и в Армении, господствовало убеждение, что христианство в Грузии насаждено миссионерской деятельностью просветителя армян св. Григория и его учеников. Но после церковного разрыва с армянами, и особенности же с половины IX в., когда конфессиональная рознь между этими двумя соседними народами достигла высшей точки напряжения, в Грузии стали отметать всякие следы религиозно-культурной связи с армянами даже в прошлом; находя неудобным иметь общего с армянами миссионера, они стали искать самостоятельного, независимого от армян, просветителя, какового нашли в лице Нины, о которой кратко повествуют византийские историки. И вот около половины IX века создается названная выше редакция Жития этой пленницы, которая, по словам автора, "была из (рода) римских владетельных особ (мтаваров) или "подобна чадам владетельных особ". Автор не чужд желания пощеголять красивыми эпитетами, удачными сравнениями, метафорами в роде следующего: "дитя мое! вижу силу твою, как силу львицы, которая рычит громче всех четвероногих, или же (как силу) орлицы, которая, поднимаясь в высоту воздушную, выше, чем орел, всю землю объемлет маленькой, жемчужноподобной зеницей ока своего; обозревая оттуда (землю) и увидев огненными глазами пищу свою, расправляет шуршащие крылья свои и направляется на нее". Насколько грузины интересовались личностью своей просветительницы, видно из того, что это Житие претерпело целый ряд редакционных изменений. Вторую редакцию его выпустил в конце XI в. историк Леонтий Мровели, он взял только что рассмотренную редакцию, то, что здесь было в начале, поместил в конце, первое лицо рассказчицы заменил третьим, некоторые абзацы выпустил, иные сам прибавил, фразы и выражения обновил. В литературном отношении работа Леонтия недалеко ушла от своего источника, она, по словам дальнейшего редактора, "для читателей являлась надоедливой и для слушателей непотребной". Чтобы удовлетворить развившимся к этому времени литературным вкусам общества, историк Давида Возобновителя монах Арсений, во второй четверти XII в. выпустил новую, третью по счету, редакцию этого Жития, которая является метафразированием первых двух. В конце XII в. какой-то книжник, недовольный цветистостью стиля Арсения, еще более разукрасил работу его и тем самым дал четвертую редакцию этого Жития. Наконец, вопрос о просветительнице Грузии затронул католикос первых годов царствования Тамары Николай Гулаберидзе в "Чтении о животворящем столпе мцхетском". Повествуя о деяниях Нины,— это уже пятая редакция ее Жития,— он ставит вопрос: "почему же именно женщина была прислана Богом для нашего просвещения?", причем в числе других соображений он подчеркивает "достоинство женской чести". Сочинение появилось в разгаре борьбы политических группировок вокруг вопроса о личности Тамары: была партия, поддерживающая ее кандидатуру, была, видно, и такая, которая противилась ей по принципиальным соображениям, не находя возможным иметь на престоле женщину. Николай был сторонником Тамары и он в этом сочинении рассуждением "о достоинстве женской чести" идеологически оправдывает совершившийся факт воцарения женщины. Такова литературная история Жития св. Нины, еще раз подтверждающая ту мысль, что "каждую эпоху характеризует не только появление новых памятников, но и отношение ее к старым" ( Перетц ).
Другие житийные произведения этой эпохи относятся к группе ктиторских; они повествуют о жизни и деяниях основателей и руководителей грузинских монастырей как в самой Грузии, так и за границей. Из произведений, повествующих об основателях обителей Грузии, в первую очередь нужно назвать Житие 13 Сирийских подвижников.
Начало монастырской жизни в Грузии положено в VI в., когда она еще держалась монофизитства, т.н. 13 сирийскими подвижниками. По-видимому их было больше, чем 13, число это установлено впоследствии по аналогии со Христом и 12 его учениками. Были они не сирийцы, а грузины, подвизавшиеся в монофизитских монастырях Сирии, куда они, вследствие жестоких гонений на монофизитов византийской властью, бежали в свое монофизитское тогда отечество, не без надежды, нужно полагать, поддержать здесь обуреваемое халкедонитством монофизитство. Бежали они разновременно; одна партия прибыла около 520 года, другая в 543 г., третья в 545 г. и последняя после 571 г. Относительно их жизни и деятельности, без сомнения, с самого начала составлялись в Грузии краткие записи, предания и легенды, которые с начала Х века используются восторжествовавшим сыздавна в Грузии халкидонитством (православием). Теперь составляются настоящие Жития подвижников, в которых замазаны следы действительного положения вещей; они представлены, для большей убедительности, сирийцами, пришедшими вместе из одного и того же монастыря, причем и помину нет относительно их монофизитских убеждений. Сперва, в первой половине ХI в., составлены неизвестными авторами Жития Авива Некресского и Давида Гареджинского, затем католикос Арсений II (955–) составил "Житие Иоанна Зедазнийского, Шио Мгвимского и Исе Цилканского". С XI—XII вв. начинается метафразирование этих житий сообразно со вкусами образованного общества; при этом католикос Василий (около 1090—1110) составляет специальное сочинение о чудесах Шио Мгвимского, в котором рассказывается, между прочим, как в VI в. Шио-Мгвимская лавра отразила притязания правителя Стефаноза на монастырские вотчины.
Из других строителей монашеской жизни в Грузии заслуживают внимания Серапион 3арзмский и Григорий Хандзтийский, колонизаторы юго-западной окраины Грузии. Серапион (ок. 825—900 г.), основатель Зарзмского монастыря считается инициатором колонизации Самцхийского края. После смерти в двадцатых годах Х столетия, племянник его Василий составил Житие его. Оно представляет в высшей степени интересную картину состояния Самцхийской области в социально-экономическом и политическом отношениях, картину необузданного господства монахов, одно появление которых в том или другом районе с целью основания монастыря нередко вооружало против них как феодалов, так и крестьян. Автор подвел идеологическую базу под монастырский уклад, сделав противников монашеских предприятий жертвой неожиданного чудесного наводнения. Судить о литературной стороне работы Василия трудно, ибо оно сохранилось в метафразированной редакции XI века.
Несравненно важнее и интереснее Житие Григория Хандзтийского, колонизатора Кларджетского края. Григорий, происходивший из крупной феодальной семьи (род. в 759 г.), получил прекрасное по тому времени образование и 22-летним юношей удалился в пустынную тогда Кларджетию; здесь он основал ряд монастырей, мужских и женских, этим он проложил дорогу гражданской колонизации этого края, туда в начале мужских и женских, этим он проложил дорогу гражданской колонизации этого края, туда в начале IX в. перенесен был даже центр политической жизни. Спустя 90 лет после смерти Григория, последовавшей в 861 году, значит — в 951 году, один из подвижников основанного им монастыря, некий Георгий Мерчуле, написал обстоятельное Житие его. Произведение, отражающее в себе идеалы и настроения торжествующей церкви и воинствующего монашества, является верным зеркалом общественно-политической,социально-экономической и культурной жизни Грузии. Здесь дана яркая картина состояния зародившейся в Кларджетии, в центре столкновения арабско-византийских ннтересов, национальной государственной власти, имеющей объединить вокруг себя всю Грузию, причем под Грузиею мыслится "обширная земля, где на грузинском языке служится литургия и совершаются молитвы". В сочинении указано, каково соотношение социальных сил в крае, рисуется состояние фактически независимой национальной церкви, возглавляемой патриархом, выборы которого создают разного рода группировки среди феодального общества, светского и духовного.
При поддержке, оказываемой друг другу церковью и государством, противоречие их интересов все же дает знать о себе в произведении. Церковь не позволяет государственной власти вмешиваться в ее дела; допуская государя на соборах, она не разрешает ему иметь собственное суждение и мнение по делам веры. Борьба идет и внутри церкви, между белым и черным, монастырским, духовенством, причем победа клонится на сторону последнего. Общественная жизнь находится под террором монашеской общины, провозглашающей, что "монахи на земле ни под чьею властью не находятся", потому они не считают себя обязанными являться даже к государю на зов последнего.
Мало того, они доходят до того, что вмешиваются в интимную, семейную жизнь даже государя и доводят его до безнадежно-отчаянного признания: "блажен тот, кто уже не жив". "Житие Григория" является одним из выдающихся произведений древнегрузинской литературы,котороесмеломожно назвать, несмотря на монашеско-назидательную цель, художественным, беллетристическим произведением. В нем "поражает жизненная свобода грузинской речи, легкость слога, тенденция к сближению с живыми наречиями, т. е. качества, которые, как прежде казалось, впервые внесены были в грузинскую литературу целиком светскими писателями" (Н.Я. Марр). Работу выгодно отличают широта исторической перспективы и детальное развертывание исторических и бытовых сюжетов, драматическая трактовка сюжета, верное, правдивое и детальное описание сцены, зарисовка картин природы живыми, пленительными красками, своеобразное преклонение пред природой и обоготворение ее, что в памятниках церковной письменности составляет редкое явление. Автор виртуозный мастер художественного слова, он свободно распоряжается аксессуаром разукрашенного поэтического стиля. В его произведение "вторгся в своеобразной обработке романический элемент грузинской феодальной жизни, нашедший несколько позднее подходящий сосуд для дальнейшего своего литературного выражения в формах и памятниках, перенятых из персидской романтики" (Н.Я. Марр).