В XIX — начале XX в. в Грузии ос­новной формой семьи была малая семья, чаще всего состоявшая из двух поколе­ний — родителей и детей — и насчиты­вавшая примерно 4—10 человек. Иног­да в таких семьях жил также кто-либо из родителей главы семьи и его неженатые братья и сестры. Наряду с малой семьей сохранялись и большие семьи возникавшие путем разрастания малых семей. Большие семьи назывались оджахи (семья), диди оджахи (боль­шая семья), гаукрели дзмеби (неразде­ленные братья), эртсахли дзмеби (однодомные братья). Обычно семейная община включала братьев с их семьями, потомков одного предка до 3—4-го по­коления. Численность таких семей до­стигала 20—40 человек. Во второй поло­вине XIX в. подобные общины была весьма распространены в Пшави, Хеви, Раче, Сванети. В Тушети и Хевсурети они были довольно редки; здесь преоб­ладали малые семьи численностью в 4—5 человек.
В структурном отношении семейная община была довольно едина по всей Грузии. У пшавов, например, как и у тушин, большую семью возглавлял вы­борный мамакаци. «Выбор падает на того,—пишет М. М. Ковалевский,—кто умнее, трудолюбивее и нравственнее других; если эти качества встречаются в старшем, то на него, в противном слу­чае—на кого-нибудь из младших чле­нов семьи». Старший распределял всю работу между взрослыми мужчинами семьи, без его разрешения никто не имел права что-либо продать или ку­пить. Старшей женщине (диасахлиси) подчинялись все женщины. Она распре­деляла работу среди женщин, готовила пищу, распределяла пищу (в которой, за исключением хлеба, не имела права отказать какому-либо члену семьи).
У тушин главой семейной общины обычно выбирали опытного овцевода. Его жена была старшей женщиной, ру­ководившей всеми женскими работами.
Мохевские большие семьи в большин­стве состояли из 20 человек (иногда до 50) и, как и везде, объединяли семьи нескольких братьев. Разделы были ред­ки, тем более при жизни родителей. Общину всегда возглавлял старший по возрасту, над женщинами старшей была его жена. Даже полная немощность старшего по возрасту не служила пре­пятствием для его избрания, и именно он возглавлял семейную общину. Заме­на происходила только в случае полного неумения хозяйствовать или умственной неполноценности, но и тогда некоторые стороны жизни семьи, например выпол­нение различных религиозных ритуа­лов, оставались в его ведении. Однако такая структура семейной общины не означала безоговорочного подчинения всех членов семьи ее главе. «Все реша­лось сообща,— отмечает А. Казбеги, — даже корову не купят, не спросив сове­та всех членов семьи, в том числе и новой невестки».
Изредка большие семьи в 20—30 че­ловек, включавшие 3—4 поколения, в конце XIX — начале XX в. встреча­лись в Мтиулети. В Горной Раче и в первой трети XX в. сохранялись семьи, имевшие 30 и более человек. Такая семья обычно состояла из главы, его жены, их детей, родньгх (нередко и двоюродных) братьев и их семей, ста­рых родителей главы семьи. У сванов во второй половине XIX в. встречались семьи, в которых насчитывалось до со­рока человек. Во главе такой семьи стоял махвши. В прежнее время, как подчеркивает М. Ковалевский, махвши был старшим по возрасту. Со временем главой семьи стало выборное лицо из членов семьи, которое семейный совет признавал самым способным. Права махвши ввиду его выборности были ог­раниченны. Он не имел права продавать семейное имущество, обменивать участ­ки земли, принадлежавшие семье, без согласия всех ее членов (мужчин). Жен­скими работами ведала старшая женщина (хоша зурал). К концу XIX в. с уси­лением семейных разделов в Сванети значительно возросло число малых се­мей.
В равнинно-предгорной Грузии боль­шие семьи были еще более редкими, чем в горах. В Кахети, например в Телавском уезде, в 80-х годах XIX в. самые большие по численности семьи насчиты­вали 10—15 человек. Однако, отмечает А. М. Аргутинский, «не так еще давно большие семьи были тут не в редкость». В Картли (в Тифлисском уезде) в эти же годы распад больших семей совер­шался очень быстро. В Лечхумн основ­ная масса дымов в 1880-х годах насчи­тывала 4—10 человек, дымы, имевшие более десяти человек, были редки. Эпи­зодически большие семьи в 20—30 чело­век, объединявшие 3—4 поколения, встречались также в другом районе За­падной Грузии — в Имерети в Окриба. Здесь все члены семейной общины подчинялись распоряжениям главы се­мьи (мамакаци—дословно мужчина) — обычно отца или старшего брата. Глава семьи распределял среди работоспособ­ных мужчин все работы, направлял на заработки, на полевые работы и пр. Все заработанное мужчинами составляло общую казну семьи и равным образом тратилось на ее нужды. Сфера женских работ находилась в ведении диасахлиси — хозяйки дома, обычно старшей по возрасту женщины, жены главы семьи или старшей невестки. Обязанностью женщин были домашние дела: приго­товление пищи, выпечка хлеба, стирка, шитье, вязанье, а также воспитание де­тей. Таким же редким явлением боль­шие семьи были и в других предгорно-­равнинных районах Грузии: в Кахети, в том числе в Кизики, в Картли.
В последней четверти XIX в. процесс распада больших семей усилился. Для Имерети на это указывал И. Иоселиани. «Здесь замечается,— писал он,— та­кое быстрое увеличение дымов, обуслов­ливаемое, конечно, частыми семейными разделами. Причин, порождающих се­мейные разделы, несколько. Прежде всего они лежат в самом обычае народа отделяться от семьи отца при жизни его, что весьма распространено среди имеретин». Однако даже в пределах той же Имерети интенсивность распада семейной общины не была одинаковой. Так, рачинцы предпочитали жить боль­шими семьями, и семейные разделы здесь были очень редки. «Общность — впроголодь, раздел же — голод»,—гла­сила рачинская пословица. В таких районах, как Окриба (совр. Ткибули), где уже во второй половине XIX в. раз­вивалась каменноугольная промышлен­ность, этот процесс протекал очень ин­тенсивно. Здесь происходило обезземе­ливание крестьян, земли которых пере­ходили к промышленникам; с ростом производства фаб­ричная продукция все более вытесняла с рынка кустарные изделия окрибцев, и та часть населения, которая ранее зани­малась ремеслом, пополняла ряды ра­бочих и постепенно теряла связь с сель­ским хозяйством. К началу XX в. в больших семьях в Окриба некоторые ее члены занимались сельским хозяйством, другие работали в угольной промышлен­ности. Число первых с потерей сельско­хозяйственных земель постоянно сокра­щалось. Члены семьи, обычно младшие сыновья, работавшие в промышленно­сти, уже не были столь крепко связаны с большой семьей и стремились к созда­нию самостоятельных семей.
Процесс распада больших семей, про­исходивший в Окриба, в основном был типичен и для других районов Грузии, но в Окриба в связи с промышленным развитием этого края он протекал более быстрыми темпами. В ряде районов Грузии (в Тушети, Хеви, Горной Раче, части Кахети и Картли) распаду семей­ной общины способствовало развитие товарности некоторых отраслей сель­ского хозяйства (овцеводства, виноде­лия), а также отходничества. Хозяйственная жизнь дореволюцион­ной грузинской семьи во многом опреде­лялась природно-хозяйственными осо­бенностями района. В Грузии выявлены три формы семейной общины в связи с различными формами хозяйствования: в Картли, Кахети, Имерети, Рача-Лечхуми, Мегрелии, Гурии — преобладание земледелия, у горцев (тушин, мохевцев, мтиулов, пшавов), а также в Кизики — преобладание скотоводства, в Хевсуре­ти, Сванети и Горной Раче — смешанная форма хозяйства.
Направление хозяйства той или иной зоны сказывалось на специфике трудо­вой деятельности членов большой семьи. В связи с этим Р. Л. Харадзе пишет: «Разделение труда в скотоводческом хо­зяйстве подразумевало прежде всего распределение сельскохозяйственных функций между мужчинами и женщи­нами, что исключалось... в земледельче­ских семейных общинах, где труд жен­щин в основном ограничивался работа­ми по дому». Так, у тушин все земледельческие работы и работы, свя­занные с молочным хозяйством, были обязанностью главным образом женщин. Овцеводство, ведущая отрасль тушин­ского хозяйства, находилось в ведении мужчин. Помимо земледельческих ра­бот, молочного хозяйства и домашних обязанностей в круг женских работ в семьях со скотоводческим направлением хозяйства входили также заготовка шерсти и изготовление из нее одежды для всей семьи. В мохевских семьях, например, подобные работы производи­лись сообща всеми невестками под руководством диасахлиси. У пшавов шерсть и одежду для своей семьи — му­жа и детей —делала каждая невестка, а общесемейный запас шерсти обраба­тывали сообща все женщины семьи. Самой почетной и важной работой по дому считалась выпечка хлеба, что обычно делала свекровь. Заготовкой мо­лочных продуктов руководила старшая невестка. Участие диасахлиси в хозяй­ственной жизни семьи при скотоводче­ском типе хозяйства давало ей право участвовать и в управлении семейной общиной. Более того, даже младшие не­вестки в силу их занятости в хозяйстве не лишались права голоса. Это, в част­ности, отмечает А. Казбеги в отношении мохевской женщины, которая помимо обязанностей по дому выполняла следующие работы: ходила за водой и на­равне с мужчинами пахала, сеяла, коси­ла, убирала урожай. «Мохевка,— пишет он,—в отличие от осетинок и черкеше­нок совсем в других условиях. Здесь женщина не скрывается и участвует в делах, хотя и находится в худших усло­виях по сравнению с карталинками, ко­торые имеют господствующее положение в семье».
В Ксанском ущелье женщины прини­мали участие в сезонных и спешных по­левых работах: пахоте, жатве, косьбе, молотьбе. В Пиракет Хевсурети женщи­на выполняла работы по дому, а также все сельскохозяйственные работы, кро­ме пахоты и сева. Дома и в горах она ухаживала за скотом, причем иногда отсутствовала по шесть месяцев. В Пирикит Хевсурети уход за скотом не был обязанностью женщины, так как здесь эту работу выполняли приходившие сюда кистины. В Пшави женщина помимо работы по дому участвовала в полевых работах, пасла скот, выделывала шер­стяную ткань, из которой изготовляла одежду для всей семьи. В Раче, как от­мечали современники, женщина выпол­няла все полевые работы: жала, пахала, молотила зерно, убирала сено, а также ухаживала за скотом. В Сванети жен­щина работала в пределах дома (в част­ности, в ее обязанности входило распре­деление и расходование запасов зерна), но она занималась также и сельскохо­зяйственными работами, которые все, за исключением пахоты и сева, были в ее ведении.
Иначе было в земледельческих семей­ных общинах. Здесь все земледельче­ские работы выполнялись мужчинами. Наиболее почетное положение занимал плугарь — гутнис деда (буквально «мать плуга»), который и выбирался главой семьи. В виноградарских районах главами были виноградари. Женщины в таких семейных общинах работали только дома, и поэтому их права в жиз­ни семьи и тем более сельской общины были предельно ограничены. О занято­сти, например, кизикской женщины сов­ременники писали следующее: «Жен­щины полевой работой почти не зани­маются, считая ее неприличной для себя, исключая молотьбу, которая пре­доставляется им всецело». И далее: «разодета в пух и прах, в перчатках и с зонтиком». Насколько женщина в Ки­зики была сравнительно мало загруже­на работами, показывает следующий факт. В большинстве семей (за исклю­чением очень бедных) после рождения ребенка женщина в течение трех лет не работала по хозяйству. В Кахети женщина хранила урожай, занималась брачными делами своих детей (особен­но дочерей), принимала участие в об­суждении вопросов взаимопомощи с соседями, работала в винограднике, чистила ток для помола пшеницы. Но она совершенно не участвовала в земле­дельческих, а также в основных вино­градарских работах.
Занятость женщины в разных райо­нах Западной Грузии не была одинако­вой. Так, об аджарках писали, что жен­щина делает все домашние работы, в поле убирает урожай и только не но­сит грузы. В Верхней Аджарии женщи­на наравне с мужчиной была занята в посевных работах и в уборке урожая. В горах, кроме того, она занималась ткачеством шерстяной материи, из кото­рой изготовлялась вся одежда. Иное по­ложение наблюдалось в Гурии и Мегрелии. Здесь женщина, кроме работ по дому — приготовления пищи, уборки до­ма и т. п.,— а также воспитания детей, не занималась другими работами. «Ле­том на Бахмаро в Гурии,— писали о гу­рийках современники,— встречаются ад­жарки и гурийки. Хотя бы гурийки от аджарок научились делать сыр и масло и развели бы скот». То же самое мы ви­дим в Имерети, где женщины занима­лись домашними работами и не участ­вовали в земледельческих и виноградар­ских работах. Дома в ее ведении находилось также выращивание шел­ковичных червей, размотка коконов, ткачество шелковой материи.
Таким образом, работа женщины в селах предгорпо-равнинной Грузии в основном ограничивалась домом, в отли­чие от горянки, которая нередко работа­ла наравне с мужчиной и вне дома. Но именно большая хозяйственная за­грузка и давала ей некоторую самостоятельность. В равнинно-предгорных райо­нах Грузии женщина не имела права голоса в соплоба (общинный сход), не могла выступать свидетелем ни в одном спорном деле в суде. Несколько иначе было в горах. Так, нередким было появ­ление хевсурки вместе с отцом и братья­ми в рджули (совет старейшин), где она выступала, доказывая свое право на расторжение брака, заключенного в люльке. «Женщина,— писал А. Камараули о хевсурках,—как до вступления в брак, так и после него пользуется от­носительной свободой, с некоторыми правами. Несмотря на видимое главен­ство мужчины, женщина в семейном быту, не в пример женщинам других горских народов, совершенно не чувст­вует самодовлеющей власти мужа: она свободно вступает в разговор, делая свои замечания, и нередко подшучивает над мужем. Работа по хозяйству распре­деляется поровну, и муж относится к жене своей со свойственной хевсурам порядочностью и гуманностью, совету­ясь с ней при решении важных вопро­сов. Единственно, что унижает женщи­ну и низводит ее на низшую ступень, это обычай самврело».
Мохевская женщина (даже молодая невестка) пользовалась в семье некото­рыми правами, с ней советовались в хо­зяйственных делах. У сванов, как отме­чает Б. Нижарадзе, женщина в семье пользовалась такими же правами, как и остальные ее члены. По сванским адатам, если муж побил жену, то она ухо­дила к своим родителям, и пока он не извинялся перед ней и ее родителями, она не возвращалась. Однако жена не имела права ответить на побои мужа тем же. Муж не имел права убить или ранить жену; в первом случае его уби­вали ее родственники; за рану, нане­сенную жене, мужа судили по нормам обычного права. В Сванети женщины допускались на сельские сходы в роли посредниц, их охотно выслушивали на суде и на сходах. «Не созываемые на них (сходы.—Я. В., Г. Д.) формально, женщины при некоторой энергии и на­стойчивости легко могли добиться того, чтобы быть выслушанными; совет их принимаем был подчас сходом и стано­вился основанием для издаваемого им приговора»
Положение грузинской женщины от­ражалось также в целом ряде обычно-правовых норм, связанных с разводом и вдовством. М. М. Ковалевский писал о сравнительной легкости развода в Тушети и Хевсурети. «Развод, или, вер­нее, одностороннее отпущение жены мужем, пользуется таким широким рас­пространением, что редко можно встре­тить мужчину, который не отпустил бы от себя одной или нескольких сожитель­ниц». Женщина могла развестись с му­жем в случае его измены, «впрочем,— подчеркивали современники,— это пра­во предоставлено ей только в последнее время, раньше она даже не смела пик­нуть. Надо заметить, что права прекра­сной половины Хевсуретии в послед­ние 10—15 лет достаточно расширились, а права мужей настолько же сузи­лись».
В Хевсурети в начале XX в. многие женщины могли развестись или отка­заться от женихов, если были обручены с ними в люльке. Если женщина не нра­вилась мужчине, то он звал ее в рджули и получал разрешение на развод; ей лишь присуждали оплатить расходы жениха. Хевсур мог развестись с женой в случае ее бездетности, при этом он обя­зан был отдать ей 16 коров. Муж мог также взять вторую жену. В этом слу­чае помимо 16 коров он отдавал 5 коров семье первой жены, а также самой жене определенное количество коров за все прожитые с ней годы (за вычетом пер­вого и последнего года). Кроме того, хевсурка при разводе брала одежду, ко­торую она готовила в течение своего за­мужества, каждый год по комплекту. «Хевсурка,— отмечает Н. Хизанашвили,— легко находила себе мужа. Дети оставались с отцом».
В Пшави муж мог развестись с женой в случае ее бесплодия, при этом он от­давал ей 5 коров. В Горной Раче в слу­чае бездетности жены муж чаще всего разводился с ней. Однако бывало, что с разрешения жены он брал вторую жену, которая жила в одном доме с первой женой. У сванов развод допу­скался как по желанию мужа, так и жены. В первом случае муж возвращал жене приданое, и уплачивал родствен­никам жены особый платеж в воз­награждение за наносимое им бесчестье. Размер этого платежа обычно составлял половину цори (т. е. плату за кровь), а также сумму выкупа. Если развод бра­ла жена, то ее родственники обязаны были сделать такой же взнос ее мужу и возвратить ему выкуп. Приданое оста­валось во владении жены. Причинами развода были: обоюдное согласие двух сторон, импотенция, убийство или пора­нение родственников жены. В случае без­детности жены сван мог привести вто­рую жену, которая жила в том же доме.
Вдовы имели право выйти замуж, вдовцы жениться. Так, хевсурка после смерти мужа или обрученного по нор­мам обычного права имела право выйти замуж по истечении года, т. е. после взятия талавари (одежды усопшего) с постели. Через год вдова выходила, за кого хотела, и ей выделяли долю, как при разводе. У мохевцев, когда вдова выходила замуж, она и ее будущий муж должны были просить разрешения иа брак у семьи ее покойного мужа. Когда вдова уходила из дома своего мужа, то, согласно адату, ей полагалось обеспече­ние: за каждый прожитый год ей давали 12 коди ячменя, одну арбу дров, 10 гирванка соли и обязательно корову. У сванов бездетная вдова не получала ничего из имущества мужа, но имела право выйти замуж за его родственника и остаться в доме. Уходя в другую семью, она могла взять только прида­ное н мелкие вещи. В Княжеской Сва­нети, если вдова не выходила замуж в определенный срок, то она должна была заплатить владельцу (князьям Дадешкелиани) 10 коров или деньгами за каждую корову по 6 руб. Если у нее был жених, а она оставалась в своем доме, то единовременно вносила 20 ко­ров; если же выходила замуж, то ее же­них в пользу владетеля также вносил некоторое число коров. В Месхет-Джавахети вдова выходила замуж просто, причем обычно брала с собой детей. Если она не брала детей, что бывало редко, то должна была оставить свое приданое в семье покойного мужа.
Несколько подробнее остановимся на имущественных правах членов грузин­ской семейной общины. Имущество большой семьи было коллективным и включало недвижимое (земля, жилище, сельскохозяйственные орудия) и движи­мое (скот, а также общесемейное и лич­ное имущество, к которому относилось оружие, одежда, постели, ковры, но по­суда и различные хозяйственные пред­меты принадлежали уже всей семье). Поступления от дополнительных зара­ботков мужчин включались в общесе­мейную казну, заработок женщин со­ставлял ее сатавно, т. е. личный капи­тал, который она пополняла собствен­ным трудом.
Имущество семейной общины счи­талось общим, но распоряжался им только старейшина. Каждый из братьев имел в имуществе свою долю, однако практически он мог воспользоваться этой долей лишь с разделом семьи.
В этом случае каждый брат получал свою долю имущества (садзмо сацило). Кроме наследственного имущества, имелось также благоприобретенное. Здесь свою долю получали все работоспособные члены семейной общины. Глава семейной общины из наследствен­ного имущества получал надбавку к братской доле за старшинство (саупросо). Это могли быть конь, участок зем­ли, квеври вина и т. п. Часть наследст­венного имущества выделялась для неженатых братьев (сакорцило); она включала деньги и различные продук­ты. Размер сакорцило исчислялся при разделе семьи, но плата производилась при обручении или в день свадьбы. Из общесемейного имущества выделялись также другие доли. Например, самархи (от дамархва—«погребение»). Эта доля выделялась родителям на покрытие рас­ходов по погребению в случае их смер­ти. Еще одну долю семейного имущества (саджохо —от джохи «палка») выделя­ли членам семьи, исполнявшим обязан­ности пастухов.
Наследниками имущества считались сыновья, внуки, т. е. все по нисходя­щей линии, а затем братья, племянники, вообще все родственники боковых ли­ний. Женщина была полностью устра­нена от наследования. Об этом говорит­ся в законах царя Вахтанга VI, а также зафиксировано в грузинском обычном праве. Так, у хевсур дочери и вообще все родственники по женской линии ничего не получали при разделе иму­щества семьи. Поэтому нередко семьи, не имевшие сыновей, братьев, племян­ников, усыновляли зятя, который становился единственным наследником.
«Мохевка не имеет доли в семье отца,— отмечал А. Казбеги,— и при отсутствии наследника-сына все имущество семьи остается дальнему родственнику». В Ка­хети при разделе большесемейного иму­щества отец и сыновья получали свою долю, дочери — только приданое.
Несколько иначе происходили разде­лы в селах Картли (Тифлисский уезд). Здесь раздел имущества основывался не только на кровнородственном (родо­вом), но и на трудовом начале. Каждому члену большой семьи выделялась доля имущества, пропорциональная затра­ченному им труду. Такую долю полу­чал даже работник и не получал член семьи, если он не принимал участия в общем труде. В последние десятилетия XIX в. основным при разделе семейного имущества стало кровнородственное начало. Дочери в случае смерти отца не считались наследницами. Исключе­ние составляли шесть сел Тифлисского уезда (Табахмела, Шиндиси, Целаскури и др.), в которых дочери получали в наследство свою долю. У лечхумцев в случае смерти главы семьи наследни­ками недвижимого имущества были его сыновья, которые получали по равной доле. Дочери умершего не наследовали земли и получали от братьев при выхо­де замуж приданое вещами и деньгами, смотря по степени благосостояния. В Имерети женщина также не наследо­вала недвижимое имущество. Семья, вы­давая девушку замуж, давала ей в при­даное скот, различные вещи, но не зем­лю, которая считалась собственностью фамилии и должна была остаться в ее пользовании.
Судя по материалам М. М. Ковалев­ского, у пшавов порядок наследования был несколько иным. В случае раздела имущества большой семьи женщина по­лучала свою долю наравне с мужчиной. У сванов прямым наследником был сын, если его не было — брат, племянник, дядя, двоюродный брат, община, село — все по мужской линии. Женщины при разделе получали только приданое и не имели своей доли в общесемейном имуществе. Однако в праве собствен­ности на приданое М. М. Ковалевский усматривал относительную самостоятельность сванских замужних женщин. «Без ее согласия,— писал он,— ни одна часть его (приданого.— Н. В., Г. Д.) не может подвергнуться отчуждению. Если в состав приданого входит земля, то муж подвергает ее эксплуатации не иначе, как с предварительного уговора с же­ной» .
Некоторые имущественные права имели женщины в Гурии. Наследниками подворных земельных участков явля­лись сыновья домохозяина. Но, если не было сыновей, то земельный надел по­ступал в пожизненное пользование вдо­ве покойного. В этом случае дочери при выходе замуж получали из отцовской земли по равной части. При братьях они ничего не получали из недвижимой соб­ственности. Им давали приданое вещами и деньгами по усмотрению братьев. Од­нако если раздел имущества происходил при жизни отца, то в этом случае толь­ко отец и братья получали равные доли, тогда как женщиныв разделе не имели своей части.
Помимо общесемейного имущества в семейной общине имелась личная собст­венность. У мужчин она состояла из одежды и оружия. У женщин включала приданое (мзитеви, мзитви), так на­зываемые сверхприданые вещи (глав­ным образом различные подарки, сде­ланные во время свадьбы и сговора) и сумму предсвадебного залога (бе, беи, белга), которая отдавалась женихом до бракосочетания. Считается, что инсти­тут приданого — сравнительно позднее явление, причем со временем семья де­вушки стала делать приданое на деньги выкупа, добавляя часть из своего бюдже­та. В Грузии в XIX в. была известна как эта форма приданого, так и прида­ное, приготовлявшееся на деньги пред­свадебного залога. Кроме того, в прида­ное включались также подарки, которые до свадьбы и во время ее дарили жених, его родные и родные невесты. В част­ности, во время пириссанахави (обряд лицезрения невесты) в личное пользо­вание невесты поступали подарки го­стей, заключавшиеся в движимом и не­движимом имуществе. В личную собст­венность грузинки поступала также корова, даримая ей матерью после пер­вых родов. Женщине же принадлежала часть урожая ячменя и необмолоченные пшеничные колосья, остававшиеся после веяния. Такое имущественное положе­ние грузинки, по мнению Н. К. Мача­бели, указывало на достаточно высокий уровень «правового положения женщи­ны».
В XIX в. приданое грузинки состояло из двух частей: разнообразных вещей, посуды и пр. (это обозначалось терми­ном мзитви, мзитеви) и сатавно — свое­образного капитала женщины, куда чаще всего входили скот, деньги, пчели­ные ульи, реже— участок земли. Сатав­но было личной собственностью жен­щины, которой в семье могли пользо­ваться лишь с ее согласия. Так, в древнегрузинском праве зафиксировано, что муж может распоряжаться сатавно только с разрешения жены, если же он употребит хотя бы часть сатавно, то становится ее должником. Однако по­добное положение было не во всех райо­нах Грузии. В Хеви, например, сатавно невестки в отличие от мзитеви станови­лось общесемейным имуществом и жен­щина теряла на него всякие права (за нею сохранялась лишь одежда). Сатав­но, как правило, создавалось женщиной еще до замужества, в отцовском доме. Обычно это был скот, подаренный ей отцом, за которым она ухаживала, про­давала приплод, шерсть, молочные продукты. Нередко девочка в 8—10 лет имела сатавно. Впоследствии девушка старалась его увеличить как личным трудом, так и различного рода хозяй­ственными операциями, в частности отдавала деньги на проценты, продавала изделия своего труда (например, пшавки — вязаные изделия), пасла не только свой, но и чужой скот, за что получала вознаграждение, отдавала свое зерно для посева, получая за это долю из но­вого урожая, и т. п. Мзитеви, т. е. дру­гая часть приданого, включавшая одеж­ду, постель, ковры, посуду, в отличие от сатавно становилась общесемейной соб­ственностью (за исключением одежды), и женщина теряла на него права. Иму­щество женщины переходило ее детям. Если оно было небольшим, то поступало в собственность только дочери; большое делилось между сыновьями и дочерьми. Если женщина умирала бездетной, то право на ее приданое принадлежало ее родным, а в случае их отказа - мужу.
На большей части территории Гру­зии — в Картли, Кахети, Имерети, Раче, Мегрелии, Гурии — приданое готовилось на деньги предсвадебного залога, к ко­торому родители девушки по возмож­ности добавляли из своего состояния. Более зажиточные семьи все приданое покупали на свои средства. В этом слу­чае залог, как и деньги, дававшиеся не­весте ее родителями, она приносила в семью мужа. Все это составляло ее са­тавно. В ряде районов для приготовле­ния приданого использовали выкуп (в Пшави, Сванети, Месхет-Джавахети, Аджарии), дававшийся женихом обыч­но крупным рогатым скотом (быками, коровами) или их денежной стоимостью. Таким образом, в этих районах выкуп не оставался в семье невесты или оставался лишь частично. В Хеви, как отме­чалось, выкуп (урвади) полностью оста­вался в семье девушки, а приданое го­товилось заранее на средства семьи. Урвади выплачивался за месяц до свадь­бы и зависел от социального положения и состоятельности фамилии невесты, а также личных качеств девушки. В кон­це XIX в. размеры выкупа в Хеви ко­лебались от 40 до 300 руб. и выплачи­вались деньгами, скотом и медной по­судой. Приданое мохевской девушки из крестьянской семьи обязательно вклю­чало один сундук, три пары одежды, пару постелей, одну бурку. Состоятель­ные давали также медную посуду. Ту­шины и хевсуры в конце XIX в. выку­па не знали. У пшавов в это время он составлял стоимость 3—5 коров.
У сванов к середине XIX в. выкуп (начулаш), отдававшийся до венчания, составлял 60—80 коров. В 1885 г. в об­ществе Бечо при участии местных вла­стей состоялся общественный приговор, отменявший начулаш. «Это, разумеет­ся,— отмечает М. М. Ковалевский,— нимало не препятствует производству его и ныне при обоюдном желании сто­рон». Согласно сванскому обычному пра­ву, выкуп выплачивался только самим женихом или его родителями, без помощи родственников. У крестьян начулаш достигал 200 руб., у азнауров — 300 руб. Чаще всего выкуп платили скотом. Весь выкуп поступал в пользу дочери, которая через год после свадьбы от сво­их родителей получала еще одну корову, трех баранов, двух кабанов, двух коз, а также один сундук. Молодая могла за­вести в хозяйстве своих родителей скот, который также оставался ее собственно­стью. Кроме того, в составе приданого сванской девушки из состоятельной семьи были полный комплект одежды, обувь, серебряные украшения, в том числе нагрудное, медные котлы, постель. Все вещи давались в свадебную ночь. Землю в приданое не давали, поскольку она представляла общесемейную собственность. Но в случае уплаты выкупа землей именно этот участок родители девушки могли включить в приданое. В конце XIX в. приданое девушки из крестьянской семьи в Сванети оценива­лось в 100—200 руб., из азнаурской — в 200—400 руб. Кроме приданого, неве­ста по обычаю должна была привезти для всей семьи мужа столько хлебов, сколько можно было доставить на двух быках, и столько же водки.
В Месхет-Джавахети в 80-е годы XIX в. выкуп достигал 15—20 девяти­рублевых лир, на которые семья неве­сты готовила джеиз (т. е. приданое). В Джавахети оно состояло из сундука,, одной постели (перины), ковра, паласа,, кувшина, таза и других медных пред­метов. В Месхети приданое девушки из состоятельной семьи, вручавшееся на второй день свадьбы в доме невесты, включало несколько серебряных колец, ожерелье, платья, вязаные носки, головные платки, обувь, постели, медную посуду, паласы, ковры, сундук, всего на сумму от 60 до 150 руб. Примерно по­ловина приданого готовилась на выкуп и разновременно подаренные отцом же­ниха деньги. Другая половина прида­ного состояла из подарков родственни­ков невесты и доли ее родителей (пос­леднее—не более 20—50 руб.). В Аджа­рии выкуп (башлуги) в начале XX в. равнялся стоимости 5 коров. Деньги или скот, которые выплачивал жених, шли на приготовление приданого. Кроме того, девушка получала приданое от своих родителей (одежда, посуда, скот).. Обе части этого имущества составляли ее состояние на случай развода.
Как отмечалось, на большей часта Грузии приданое делали на средства семьи невесты и на сумму залога. У хевсур, например, в конце XIX в. приданое включало одежду и скот (ко­рова или бык, овцы или козы). При­плод, полученный от выделенного де­вушке скота в период между сговором и свадьбой, также составлял ее собст­венность. Однако после замужества приплод от этого скота считался уже собственностью всей семьи мужа. Если скот женщины погибал, то семья мужа должна была восстановить ее имуще­ство. В Кахети помимо скота приданое девушки из богатой крестьянской семьи в середине XIX в. состояло изатласных, шелковых и ситцевых платьев, голов­ных уборов, обуви, украшений, посте­лей, медной посуды, серебряных азарпеш и т. п. В Кизики сват во время сговора сообщал семье жениха о коли­честве приданого, куда обычно входи­ли постели, медная посуда, золотой браслет, кольцо, серьги, а также скот (корова с теленком) и редко — участок земли. В Картли приданое девушки из семьи среднего достатка состояло из одной постели, комплекта одежды, вой­лока, паласа и простого сундука; богатые давали также ковер. Кроме того, выде­лялась корова, иногда — котлы и дру­гие медные предметы. В Мегрелии в конце XIX в. девушка получала в при­даное медные котлы, посуду, что-ни­будь из мебели (шкаф, комод или сундук, кровать), зеркало, подушки, одеяла и пр. Кроме того, в приданое давались деньги и крупный рогатый скот.