Условия исторического развития периферии античного мира сло­жились так, что Грузия (как и весь Закавказский регион) всту­пила в эпоху средневековья более или менее синхронно с осталь­ными странами и народами Средиземноморского бассейна. Разло­жение в конце античной эпохи рабовладельческого способа производства привело к общему экономическому и политическо­му кризису древнего мира, завершившемуся разделением миро­вой Римской державы на Восточную и Западную империи и за­рождением феодальной формации.
Образование и окончательное оформление в IV—VI вв. Во­сточно-Римской (Византийской) империи оказало решительное влияние на пограничные с нею народы, в том числе и народы Кавказа, стимулировало их социальный прогресс и культурную направленность. Одним из главных общественных явлений этого периода истории было превращение массового демократического движения ранних христиан во всеобщую официальную идео­логию.
С превращением христианства в государственную идеологию Восточно-Римской империи концепция «богоизбранности» христи­ан практически была превращена в привилегию исключительно ромеев и на все времена положена в основу политики империи, направленной на размывание (ромеизацию) соседних народов не­зависимо от их конфессиональной принадлежности. Объявив себя центром христианской ойкумены, а волю императоров поставив практически выше апостольских учений и предписаний вселен­ских соборов, правители крупнейшего феодального государства стали оперировать торжествующей религией как средством поли­тической экспансии и подавления малых стран и народов. При этом византийское духовенство не только не противопоставляло свое учение императорской власти, но, напротив, оно требовало поддержки кесарей, и всех несогласных церковь, по замечанию одного известного византиниста, «карала светской плеткой и ист­ребляла полицейским оружием». Эту политику они проводили не только в пределах собственного полиэтнического государст­ва — она была направлена на все соседние пароды и получила красноречивое обоснование в трудах апологетов раннего христи­анства.
Эллинистические традиции культуры грузин способствовали естественному процессу приобщения их к образовавшемуся на эллинизированных территориях византийскому миру. Принятие христианства в Грузии и объявление его идеологией феодализирующегося общества (IV—VI вв.) было обусловлено прежде все­го факторами внутреннего развития — формированием феодаль­ного способа производства и образованием класса местных феодалов. Поэтому естественно, что жанр исторической литературы в Грузии возник и развился по закономерностям культурной эво­люции феодальных обществ. Зарождение навыков исторического мышления и соответствующих им форм повествования в Грузии относится к периоду интенсивного развития здесь феодальной государственности.
Исторические повествования грузин домонгольского периода полны общественного оптимизма и нередко напоминают художе­ственную прозу. Грузинская историческая литература не пред­ставляла никакого исключения: письменным культурам многих народов феодального периода известны литературные памятники, представляющие собой одновременно также нарративную цен­ность.
Своеобразие собственно грузинского историописания заключа­ется, возможно, в его особенно тесной связи и даже генетической преемственности с высокоразвитым в Грузии жанром житийной литературы (по-грузински цхореба, цховреба, букв, «жизнь»). Неслучайно, что термин цховребаявляется самым ранним для определения исторического повествования на грузинском языке, он прочно вошел в терминологический лексикон грузинских лето­писцев п историков всего средневековья вплоть до нового времени.
До второй половины I тысячелетия господ­ствующим повествовательным жанром в Грузии была агиографи­ческая литература. Агиографические сочинения замкнуты, почти сфокусированы на одном определенном сюжете, а историческую перспективу (этот непременный атрибут всякого исторического труда) в них обычно заменяют рецепции библейских мотивов в их чисто провиденциальном значении и в стиле церковных про­поведей, так как адресовались они преимущественно пастве, а не только «кругу читателей». Неслучайно в быту средневековой гру­зинской церкви и монастырских общин особая роль принадлежа­ла чтецам.
Но это обстоятельство не могло отразиться на качестве агио­графических сочинений как исторических источников. Именно по ним мы узнаем не только о структуре грузинского общества ран­него средневековья, но и о различных деталях общественного быта, трудовой и общественной занятости населения, о семейных отношениях как в социальных верхах, так и в демократических слоях и т. д. Большой знаток истории древнегрузинской литера­туры К. С. Кекелидзе писал: «Жития святых очень часто писа­лись очевидцами и современниками описываемых в них проис­шествий, сохранившими в своих произведениях сведения о таких фактах, которые ускользали от внимания присяжных летописцев и хронистов». Поэтому агиографические сочинения раннесредневековой Грузии не перестанут служить важным источником для воссоздания исторической обстановки времен их создания.
Раннее христианство в Грузии, как и везде, где оно только пускало корни, было религией сугубо книжной и миссионерской, что отражало определенный исторический этап развития христи­анства как общественной идеологии. Зарождение и развитие книжности у народов Закавказья во многом определялось децен­трализованным характером восточного христианства, допускав­шего богослужение на местных языках, в том числе и на грузин­ском. Очагами книжности чаще всего выступали конгрегации мона­хов, в частности монастыри и лавры. В эту эпоху (IV—V вв.) отдель­ные представители грузинского этноса уже органически включа­лись в инородные монастырские общины. Среди крупных деяте­лей восточного христианства IV—V вв. есть имена выходцев из грузинского этноса.
Возникновение письменности в Грузии в V в. и стремитель­ное развитие здесь литературной традиции являются объектив­ным свидетельством роста политического и культурного самосознания консолидирующихся грузинских племен.
В V—VIII вв. представителями грузинской народности на Ближ­нем Востоке была развернута кипучая деятельность в местных монастырях и лаврах. Особое значение для начальных этапов ис­тории грузинской культуры имела лавра Саввы Освященного (груз. Сабацмидели, Сабацмида).
Имя Саввы Освященного (439—532), основателя многочислен­ных лавр на Ближнем Востоке, хорошо известно в истории во­сточного христианства. На грузинском языке сохранились основная («кименная») и метафрастная версии его жизнеописания, принадлежащего византийскому агиографу Кириллу Скифопольскому (VI в.) и переведенного на грузинский язык неизвест­ным лицом в первой половине VIII в. Примечательно, что ни па армянском, ни на сирийском языках это произведение не со­хранилось. Данное обстоятельство особенно знаменательно с точ­ки зрения тенденции политического развития грузинского духо­венства, с начала VIII в. прочно ставшего на путь безоговороч­ного признания халкедонских догматов, убежденным сторонни­ком которых, как подчеркивают исследователи, и был Савва Освященный, на этом основании и приобретший популярность среди грузинских книжников.
В «завещании» Саввы Освященного (532 г.) указывалось, что в основанной им лавре имелась церковь, в которой служба ве­лась на иверском (грузинском) языке, и что у грузин имеются на их родном языке книги Нового завета.
Росту христианских обитателей в Палестине препятствовали не только внутренние распри между монахами, выходцами из разных народов, но преж­де всего международная обстановка. Ирано-византийские войны, а с начала второй трети VII в.— арабские завоевания, затем, с XI в., походы турок-сельджуков губительно отражались на культурно-просветительской деятельности монашества (в том числе и грузинского) на Ближнем Востоке. Но несмотря на эти трудности, здесь долго не угасало в течение веков отрабатывавше­еся подвижничество представителей разных народов «христиан­ского Востока».
В лавре Саввы Освященного развивалась литературная дея­тельность грузин, сирийцев, армян, и арабов-христиан. Лавра при­ютила в последние годы жизни знаменитого арабо-христианского писателя Иоанна Дамаскина (ум. 749 г.), многогранная деятель­ность которого обратила на себя пристальное внимание грузин­ских просветителей как за рубежом, так и в самой Грузии.
Культурные деятели грузинского народа не забывали лавру в самые тяжелые для нее годы, когда Палестина подверглась мас­сированному погрому со стороны сасанидского Ирана и Арабско­го халифата. Свидетельством особого внимания к «общехристи­анским» проблемам является и такой важный факт, как сохра­нившееся лишь на грузинском языке переведенное еще до X в. с арабского произведение Антиоха Стратига «Пленение Иеруса­лима персами в 614 году», являющееся одним из наиболее значи­тельных источников не только раннего этапа истории Византий­ской империи, но и вообще культурной ситуации народов «византийского культурного круга» раннего средневековья. Ин­терес грузин к эпохе и событиям, описанным Антиохом Стратигом, отмечен и в других древнегрузинских источниках, но в них решаются задачи с точки зрения исторических событий соб­ственно Грузии, в отличие от автора перевода «Пленения Иеру­салима персами...», преданного прежде всего идеалам «общехри­стианского мира».
Святосаввинская лавра приютила многих грузин, бежавших из порабощенного арабами-мусульманами отечества. Поэтому со вре­менем она стала одним из значительных центров грузинской культуры. Святосаввинская лавра дала грузинской культуре та­ких деятелей, как писатель и гимнограф Василий Святосаввинский (Сабацмидели) (VIII—IX вв.); предполагают, что в пре­делах VI—VII вв. здесь служил грузинский писатель и перевод­чик Мартирий Святосаввинский (Сабацмидели), автор мистико-аскетического сочинения «Слово святого монаха о покаянии и смирении». В истории грузинской монастырской традиции не прерывалась уверенность в принадлежности Мартирия Святосаввинца к грузинскому этносу, но документально этот факт был за­фиксирован лишь в XIII в. в подзаголовке фрагментарного спис­ка сочинения Мартирия, где и сказано: «Мартирий Савваит был грузин». В связи с этим К. С. Кекелидзе замечает: «Видно, в XIII в., когда в Палестине гру­зинские книжники в пору оспаривания у них мусульманами, ар­мянами и католиками родных святынь усиленно занимались при­ведением в известность тамошних памятников грузинской старины, равно как и сведений о грузинских деятелях, всплыло предание о грузинском происхождении Мартирия». Судя по предшествующей традиции усвоения грузинами переводимых ими с различных языков мистико-аскетических произведений, назван­ное сочинение Мартирия Святосаввинца является оригинальным воплощением соответствующих идей еще в начальный период развития грузинской литературы. Кроме того, что названное про­изведение проливает свет на факты исторического характера, по нему в известной степени можно судить и об уровне знаний того времени в области естественных наук.
В IX—X вв. известно имя святосаввинца Георгия Тбилисского (Тбилели), само имя которого указывает на его происхождение; он известен как замечательный каллиграф, им составлен сборник грузинских переводов 25 произведений «пророка сирийцев» Ефре­ма Сирина, имеющий важное значение с точки зрения истори­ческого развития грузинского языка.
Среди грузинских манускриптов Святосаввинской лавры осо­бое значение — и не для одной лишь истории грузин — имеет первая датированная грузинская рукопись, известная под назва­нием «Синайский Многоглав 864 года» (груз. Мравалтави), со­стоящий из 50 сочинений 18 авторов: Афанасия Александрийско­го (ум. 373 г.), Амония (IX в.), Амфилохия Иконийского (ум. 395 г.), Григория Неокесарийского (ум. 275 г.), Антипатра Бострийского (V в.), Василия Кесарие-Каппадукийского (ум. 379 г.), Евсевия Кесарийского (ум. ок. 340 г.), Исихия Иеруса­лимского (ум. ок. 450 г.), Епифания Кипрского (ум. 403 г.), Ефрема Сирина (ум. 373 г.), Иоанна Златоуста (ум. 407), Ки­рилла Иерусалимского (ум. 386 г.) и др. Составитель «Синайско­го Многоглава» Макарий, о котором Георгий Мерчуле впоследст­вии (X в.) отзовется в таких словах: «Великолепный человек, добрый, исполненный мудрости монах», сам о себе и своем труде писал: «Меня, Макария из Лелети, сына Георгия Грдзели, вельми грешного, господь сподобил создать святую книгу сию Мравалтави при споспешении духовного брата нашего Пимена Каха и писца Амоны — сына брата моей матери Вахтанга Модзергули... Составлена эта книга в Иерусалиме, в великой Лавре святого и желанного отца нашего Саввы в году... 864». «Мно­гоглав» имеет приписку, в которой не только сообщаются имена его составителей, что само по себе очень важно, но и указыва­ется на высокий уровень культуры его составления; эта же приписка дает право утверждать, что «Синайский Многоглав» не был в древнегрузинской письменности первым трудом подобного рода. Сразу же по составлении в Святосаввинской лавре «Много­глав» был дарован Макарием грузинской колонии на Синае, где он и получил ныне известное название. Все это свидетельствует о взаимосвязи грузинских просвещенных деятелей за рубежом, что могло быть лишь при условии значительно углубившейся эт­нокультурной консолидации грузинских племен в целом.
Примерно в 930—960 гг. в Святосаввинской лавре проходила деятельность одного из выдающихся представителей грузинской культуры X в. Иоанна-Зосима (Иоанна Грузина). Впоследствии он примкнул к грузинской монастырской колонии на Синае, где и продолжил активную деятельность (ок. 960—987 гг.) и здесь на Синае скончался в глубокой старости. Автор ряда работ, как оригинальных, так и переводных, он отразил культурное само­сознание своих современников-грузин в небольшом по объему «стихотворении в прозе» — «Хвала и славословие языку грузин­скому». Смысл этого славословия сводится к тому, что «боже­ственным промыслом» предопределено быть грузинскому языку, «поднесь утаенному и почиющему», языком божьим, на котором бог будет вещать «всем языкам». Как бы ни подходить к оцен­ке заключенного в этом произведении самомнения грузинских книжников, историческая перспектива показала, что оно было об­условлено вполне реальными обстоятельствами. Рост полити­ческого веса и культурного потенциала Грузии в пределах «ви­зантийского мира», особенно в примыкающих к нему восточных регионах, был столь значительным, что эта маленькая страна уже с VIII в. выступала здесь серьезным соперником самой империи. Кроме перечисленных деятелей, источники сохранили имена и других грузин-святосаввинцев, творческая продукция которых либо пока не обнаружена, либо о ней имеются косвенные дан­ные. Активно протекала деятельность грузин здесь и позднее (как и в других культурных очагах Ближнего Востока).
Процесс культурного развития картвельских (грузинских) племен в раннем средневековье проходил в обстановке византийско-грузинского соперничества в контактных зонах Грузии и Византии. Борьба была направ­лена против аннексионистских планов византийских правителей, стремившихся инкорпорировать в свое государство стра­тегически важные и природно богатые части прилегавших к им­перии территорий расселения картвельских племен.
Иноземные источники свидетельствуют о существовании в позднеантичпую эпоху и раннем средневековье в Западной Гру­зии (Лазика—Эгриси, Колхида) просветительских центров, хоро­шо известных в свое время далеко за пределами Восточного Причерноморья. Знаменитый ранневизаптийский писатель, ора­тор и государственный сановник Фемистий (ок. 317—390)   в одной из своих эпистол признавался, что образование он получил в Колхиде. Он, в частности, писал: «Я и сам, о добрый юноша, снял жатву риторических речей в местности, гораздо более захо­лустной, чем эта, и не в культурной и эллинской, а на краю Понта, вблизи Фазиса». Далее философ говорит о том, что ре­шение учиться в Фазисе искусству риторики и философии он принял под влиянием своего отца, «прошедшего ту же самую школу».
В грузинских источниках ничего не говорится о раннем пе­риоде распространения христианства в Западной Грузии, но именно это событие у лазов (эгров) привлекало особое внимание византийских писателей. Прокопий Кесарийский (VI в.) дает нам сведения об обращении в христианство абазгов и, кроме того, сообщает о строительстве в Иерусалимской пустыне «мона­стыря лазов». Византийские авторы являются также нашими основными информаторами об исторических событиях, разыграв­шихся на территории Западной Грузии во времена византийско-иранских войн (Прокопий Кесарийский, Агафий, Феофилакт Симокатта). Обо всем этом грузинские книжники I тысячелетия хранят почти полное молчание. Объяснить это обстоятельство пока еще не представляется возможным, и тем не менее можно высказать некоторые соображения.
Прежде всего следует обратить внимание на тот факт, что Восточное Причерноморье, и особенно та его часть, которая явля­лась территорией расселения западнокартвельских и древнеабхазских племен (на рубеже VIII—IX вв. объединенных в Абхаз­ское царство), находилось под особым влиянием Византийской империи. Нельзя исключать вероятность, что именно это обстоя­тельство не только обусловило отмеченные византийскими исто­риками факты, но и определило ту тенденциозность, с которой последние описаны.
Известно, что правители Картлийского царства (Восточная Грузия) закономерно стремились к воссоединению с Западной Грузией. Особенно острый характер этот процесс принял в пери­од правления энергичного картлийского царя Вахтанга Горгасала (ум. ок. 492 г.). Судя по словам грузинского историка XI в. Джуашнера Джуаншериани, отразившего в своем сочинении «Жизнь Вахтанга Горгасала» раннесредневековую грузинскую историческую традицию, начатое при Вахтанге воплощение пла­нов объединения Грузии в единое государство с его смертью было расстроено. В дальнейшем культурное влияние византийцев на Западную Грузию, открывавшее дорогу и политическому их гос­подству в этом субрегионе Закавказья, еще более усилилось.
Византийский историк Агафий (VI в.), характеризуя западно-грузинское племя лазов (колхов) как народ многочисленный и властвующий «над многими другими племенами», подчеркивал: «Гордясь старым названием колхов, они (лазы) сверх меры себя возвеличивают и, может быть, не совсем без основания. Среди народов, находящихся под чужой властью, я не видел никакого другого столь знаменитого, так осчастливленного избытком бо­гатств, множеством подданных, удобным географическим положе­нием, изобилием необходимых продуктов, благоприятностью и прямотою нравов... Их, наконец, никак нельзя назвать варвара­ми, и не так они живут, но общением с римлянами они приведе­ны к гражданственности и законному порядку». Из этого све­дения следует, что политическое господство византийцев над ла­зами (колхами, эграми) не привело к ассимиляции последних ромеями главным образом благодаря коренившемуся в среде на­рода, находившегося «под чужой властью», обостренному этниче­скому самосознанию, основанному на знании, скорее всего в фор­ме устных традиций, собственного исторического прошлого.
В течение V—X вв. в Грузии стали развиваться практически все жанры раннесредневековой литературы. На грузинский язык пе­реводились сочинения с армянского, сирийского, греческого, араб­ского. Согласно жизнеописанию уже упомянутого нами Петра Ивера — епископа Майумского (V в.), он еще в молодости, в по­ру пребывания на родине (до 424 г.), «усвоил всякую науку и с полным разумением штудировал священные писания и денно и нощно упражнялся в них». В биографии одного из тринадцати сирийских подвижников христианства в Грузии, грузина родом Шио Пещерника (Мгвимели), развернувшего деятельность в местности Саркине (Восточная Грузия), говорится, что у себя на родине «он был взращен многими трудами и научен всем пи­саниям — старым и новым — и толкованиям к ним».
Приведенные примеры свидетельствуют о том, что культурные идеалы грузин отвечали общепринятым критериям того времени. Гарантией того, что приведенные характеристики не являются надуманным шаблоном, могут служить контрольные свидетельст­ва, в частности сообщение о роскошно украшенном картлийским царем Вахтангом Горгасалом «Четвероглаве», который в VI в. царь Фарсман пожаловал Шиомгвимскому монастырю, а также сведения Якоба Цуртавели — автора «Мученичества Шушаник» (V в.), писавшего о существовании в V в. грузинских перево­дов евангелий, посланий апостола Павла  и 150 псалмов Дави­да, которые древнегрузинский писатель цитирует. Наличие этих произведений было бы немыслимо без определенных традиций в решении историко-богословских проблем.
Распространение христианства среди народов Закавказья вы­звало резко отрицательную реакцию сасанидского Ирана, прави­тели которого одной из важных задач считали установление своего господства в Закавказье. И хотя сасанидское иго здесь не было таким длительным, как господство последующих завоевате­лей (арабов, турок, персов-мусульман), тем не менее оно остави­ло неизгладимый след как в экономической, так и духовной жиз­ни местных народов.
Распространение в Закавказье официальной идеологии саса­нидского Ирана — маздеизма — вносило в среду местных народов (грузин, армян, албанов и др.) реальную опасность этнического вырождения. Поэтому значительная часть литературных памятников грузин раннего периода распространения христианства оказалась направленной именно против маздеизма. Уже упомянутое нами самое раннее из дошедших до нас оригинальных памятников грузинской лите­ратуры — «Мученичество Шушаник» (V в.) было открытым вызовом деэтнизирующей миссии официальной идеологии Сасанидов в Грузии, которым местные адепты христианства в полной мере противопоставили непримиримость раннехристианской идео­логии к иноверию.
Острота борьбы и умение противостоять внешнему засилию, столь четко отраженные в названном произведении, говорят об уровне общественного развития грузин, передовые представители которых уверенно ориентировались в идеологических вопросах своего времени. Правда, исследователи отмечают, что ранние апо­логеты христианства в Грузии в борьбе против экспансии огне­поклонников прибегали не столько к теоретическим (полемиче­ским) средствам, сколько к чисто физическому сопротив­лению.
Однако сам факт выступления против маздеизма, в какой бы форме он ни выражался, безусловно должен был предполагать не пассивную осведомленность в вопросах христианского богословия, но умение пользоваться его догматами в качестве идеологического оружия. Именно об этом свидетельствуют содержание и идейная направленность «Мученичества Шушаник», автор кото­рого предстает перед читателем как образованный деятель с ши­роким кругозором, в творчестве которого нашла отражение идея единства судеб народов Закавказья. Это обстоятельство под­тверждается тем фактом, что Шушаник была канонизирована равно в армянской и грузинской церквах, а также тем, что в древнеармянской литературе существует собственная версия «Мученичества Шушаник».
Идея исключительности христиан как «народа божьего», ле­жавшая в основе учения византийских богословов, не оказалась чуждой и для грузин. В этом отразилось самосознание грузин­ских христианских деятелей раннего средневековья, не мыслив­ших себя вне органического единства с византийским миром. Уже первое оригинальное произведение на грузинском языке объективно служило этой идее. Семейная драма, разыгравшаяся в замке картлийского питиахша Варскена и его супруги Шушаник Мамиконян, не что иное, как демонстрация именно идеи «исключительности» христиан, независимо от того, к какой эт­нической общности они принадлежали.
Из дошедших до нас грузинских источников, свидетельствую­щих об этом периоде этнокультурного развития грузин-картлийцев, своеобразное место занимают книжные сказания об упомя­нутых выше тринадцати сирийских подвижниках, лицах истори­ческих, подвизавшихся в Восточной Грузии в VI в. Оформление этих сказаний, в течение долгого времени переходивших из уст в уста в кругу грузинской монастырской братии, в жития, как из­вестно, относится к позднему времени. Однако они донесли до нас не только позднее осмысление событий раннего средневе­ковья, но и архаику положенных в основу этих житий сказаний и тем самым свидетельствуют о стабильности грузинской истори­ческой традиции.
Эт­ническая ориентация грузинских авторов принимала особенно острый характер в условиях антагонистических трений с христи­анскими деятелями Византии, как всегда и везде преследовавши­ми (и единоверцев не меньше, чем иноверцев) стремление наро­дов к обособлению. Но когда возникала «общехристианская проблема», например полемика или вооруженная борьба с маздеистами и мусульманами, то этнические моменты, если и не удалялись вовсе, то заметно отступали на второй план. Именно это отразилось в «Мученичестве Евстафия Мцхетского», анонимного автора второй половины VI в.
Основная идея названного сочинения — борьба против мазде­изма и обоснование универсализма христианства. В этой связи примечательно, что в оригинале о христианстве говорится как об особом мире, что и выражено грузинским локативным суф­фиксом- ети (применяемым, как правило, в названиях стран): «христианети», в отличие от канонического «христианоба» — «христианство», «христианская вера». Отметим также и такой факт, как отсутствие в данном жизнеописании упоминания армян в ряду перечисленных этнических единиц — иудеев, сирийцев, персов. На этот счет вполне логичный вывод делает П. М. Мурадян: «Здесь следует учесть и то обстоятельство, что в глазах еди­новерного с армянами автора-грузина армянская община ничем не отличалась от грузинской, поэтому и упоминать ее в агиогра­фическом сочинении не было особой необходимости». Таким образом, в «Мученичестве Евстафия Мцхетского» и в «Мучениче­стве Шушаник» нашел отражение одинаковый уровень этнокуль­турного развития грузин.
Безымянный автор жизнеописания Евстафия, перса родом по имени Гиробандак, перешедшего в лоно христианской церкви,— образованный писатель и благочестивый христианин. В борьбе против маздеизма он проявил достаточно твердые знания и не­христианской философской литературы, акцентируя внимание на те ее моменты, которые представляли интерес с точки зрения полемики с огнепоклонством. Аноним, в частности, ссылается на известного афинского мыслителя II в. н. э. Маркиапа Ари­стида.
Знакомство с трудом Аристида в раннесредневековой Грузии К. С. Кекелидзе обосновывает такими доводами, как, во-первых, факт перевода сочинения этого философа в V в. в Армении, что, естественно, не могло остаться неизвестным в Грузии, и, во-вто­рых, свидетельствами собственно грузинских синхронных литера­турных памятников, и прежде всего «Мученичеством Евстафия Мцхетского». По замечанию К. С. Кекелидзе, в этом сочине­нии использована не только идея «Апологии» Аристида, но име­ются также текстуальные совпадения: